Лев Толстой и Церковь
Вступительный текст Скуратова Николая.
О конфликте Льва Толстого с Церковью слышали все, однако мало кто знает подробности. По ходу работы с документами Тамбовского архива, в мои руки попал самый подлинный документ с решением Священного Синода по отлучению великого мыслителя от Церкви. Принцип действий служителей культа известен: кто не с нами, тот против нас. Из документов понятно, насколько сильно великий мыслитель поколебал устои Церкви. Гений и горький елей. Не случайно Владимир Ильич назвал Льва Николаевича зеркалом русской революции.
Обратите внимание! Научных знаний начала 20-го века хватило мыслящему гению, чтобы понять сущность религии и понять реальное устройство мира. Эрудиция плюс логическое мышление… Была уже таблица Менделеева, опубликовано учение Павлова о рефлексах, набирало обороты учение Дарвина об эволюции. Время научной генетики, открытий астрофизики, физики элементарных частиц, теории относительности ещё не пришло.
Определение Святейшего Синода
От 20-го августа сего года за № 5492, по вопросу о готовящемся чествовании дня рождения графа Льва Николаевича Толстого.
По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод СЛУШАЛИ: представленный при рапорте Преосвященного митрополита Киевского, от 27-го минувшего июля за № 3719, журнал общего Собрания 4 миссионерского Всероссийского, в гор. Киеве, съезда от 25 того же июля за №10, с заключением по вопросу о готовящемся чествовании дня рождения графа Льва Николаевича Толстого. ПРИКАЗАЛИ: В виду готовящегося чествования исполняющегося 80-летия со дня рождения русского писателя графа Льва Николаевича Толстого, по определению Святейшего Синода от 20-22-го февраля 1901 года признанного отпадшим от Святой Православной Церкви, Святейший Синод определяет: 1) обратиться к чадам православной церкви с разъяснением, при сем прилагаемым, каковое и напечатать в «Церковных Ведомостях» во всеобщее известие и 2) благословить епархиальных преосвященных озаботиться распространением в народе существующих уже или составляемых впредь изданий, в коих указывается неправильность учения графа Толстого и опровергается оное, а самый выбор этих изданий представить местным религиозно-просветительским обществам, братствам, кружкам и т.п., с одобрения преосвященных, о чём для зависящих распоряжений и опубликовать в «Церковных Ведомостях».
От Святейшего Синода по поводу предполагаемого чествования графа Л.Н. Толстого.
28 сего августа исполняется 80 лет со дня рождения русского писателя, графа Льва Николаевича Толстого, и во многих местностях России готовится его чествование.
Значения всякого чествования заключается в выражении сочувствия событию, если оно является предметом этого чествования, или деятельности известного лица, если оно оказывается причиною празднования. В данном случае празднование относится к графу Толстому, является выражением сочувствия, одобрения его деятельности.
Но какова его деятельность?
Происходя из древнего русского рода, обеспеченный средствами к жизни, снабжённый от природы отличными умственными дарованиями и крепкими физическими силами, он получил от своего Промыслителя всё, что принято считать данными для того, чтобы признать человека счастливым и чтобы требовать от него многого, потому что ему многое дано. Посмотрим же, как выполнил он в своей жизни это многое?
В начале, по окончании своего образования, он вступил на военную службу в ряды защитников Севастополя, выполнив, таким образом, и с своей стороны доблестную задачу наших представителей высшего класса всегда, в годины испытаний нашей родины, - была ли то война, или время внутренних нестроений, - выступавших в ряды охранителей ея и коренных устоев внутренней жизни: православия, самодержавия и русской народности.
Затем, он занялся литературой и подарил русское общество многими замечательными произведениями, показавшими в авторе выдающуюся глубину мысли, редкую наблюдательность жизненных явлений и верную оценку их и заслужившими право на признание его одним из великих писателей не только русской, но и всемирной литературы.
Так было до конца 70-х годов прошлого столетия, когда под влиянием гордыни духа, уже достигнув более чем зрелого возраста, граф Толстой резко изменил свою литературную деятельность и, покинув исследование и обнаружение явлений прошлой и текущей общественной жизни, приступил к руководительству русского общества, к учительству его не только в духовной жизни, но и в устройстве его социального быта, возомнив себя призванным к переделке той и другого.
Но так как для выполнения поставленной им для себя задачи у него не было главного основания – твёрдой и живой веры в Христово учение и в непоколебимость истин святого Евангелия, то его стремление принесло горькие плоды, и в области религиозно-нравственных понятий выразилось в отвержении Божественности Иисуса Христа, в кощунственном изуродовании его Евангелия, в хуле на Пресвятую Деву, в отрицании силы и значения Святых Таинств, в насмешках над богослужением, над обрядами и правилами святой православной Церкви, проявленных во многих его сочинениях богословского, философского и беллетристического характера, а, допустив всё это, т.е. разрушив то, что составляет единственную основу истинно-разумной и нравственной, частной и общественной жизни, он, естественно, перешёл и к отрицанию условий этой жизни, предлагая установления её на новых, имеющих мало общего с христианской жизнью, началах и для сего приглашая упразднить власти, платёж повинностей, внешнюю охрану, собственность, преследование преступлений и т.п.
Такое изменение в деятельности графа Толстого привлекло на себя внимание архипастырей и пастырей, которые, с великим прискорбием усмотрев уклонение его от спасительных истин православной веры, предприняли целый ряд мер, направленных к его вразумлению и исправлению, но безуспешно. Посему, и имея в виду обнаруживаемые графом Толстым всё более и более резкие нападки на дорогие для русского народа верования, а также опасаясь, чтобы дальнейшее оставление его без карательного воздействия Церкви не породило соблазна среди православной паствы, Святейший Синод в
Но ведь чествование, как сказано выше, есть выражение сочувствия деятельности чествуемого лица, а можно ли православному христианину принимать участие в чествовании графа Толстого?
Граф Толстой в своих сочинениях проявил себя упорным противником православной веры, обнаружил сознательное пренебрежение к Церкви, а потому и все те, кои сочувствуют его деятельности, выражая это сочувствие участием в праздновании его юбилея, вместе с тем причисляют себя к его единомышленникам, делаются соучастниками его деятельности и привлекают на свою главу общую с ним, тяжкую перед Богом ответственность. Кроме того, участием в чествовании его они оскорбляют Церковь, несмотря на её всегдашние заботы о них, как о своих чадах. Сверх того, следует принять во внимание, что такое участие в чествовании лица, отрекшегося от Христа и отпадшего от Церкви, может произвести большой соблазн и среди как незрелых возрастом, так и неокрепших верою, - тот соблазн, от которого предостерегал Спаситель в беседе с учениками (Матф. ХVIII, 7, 9), а самого чествуемого может укрепить в сознании правильности его действия и тем отдалить или даже совсем устранить возможность его обращения от нечестивого пути, а следовательно и надежду на прощение его тяжкого греха и на вечное спасение.
Поэтому, Святейший Синод, в заботах о благе Церкви и спасении её чад, призывает всех верных сынов Церкви воздержаться от участия в чествовании графа Льва Николаевича Толстого и тем избавить себя от суда Божия, помня, что Бог поругаем не бывает.
Скуратов Николай перепечатал данный документ из выпуска № 35 Тамбовских Епархиальных Ведомостей от 30 августа 1908 года, страницы 672 – 676.
Лев Николаевич ответил на "Постановление..." пространным письмом.
Письмо Льва Толстого Священному Синоду
Отречение от православной церкви.
Я не хотел сначала отвечать на постановление обо мне синода, но постановление это вызвало очень много писем, в которых неизвестные мне корреспонденты — одни бранят меня за то, что я отвергаю то, чего я не отвергаю, другие увещевают меня поверить в то, во что я не переставал верить, третьи выражают со мной единомыслие, которое едва ли в действительности существует, и сочувствие, на которое я едва ли имею право; и я решил ответить и на самое постановление, указав на то, что в нем несправедливо, и на обращения ко мне моих неизвестных корреспондентов.
Постановление синода вообще имеет много недостатков. Оно незаконно или умышленно двусмысленно; оно произвольно, неосновательно, неправдиво и, кроме того содержит в себе клевету и подстрекательство к дурным чувствам и поступкам.
Оно содержит в себе явную неправду, утверждая, что со стороны церкви были сделаны относительно меня не увенчавшиеся успехом попытки вразумления, тогда как ничего подобного никогда не было.
Оно представляет из себя то, что на юридическом языке называется клеветой, так как в нем заключаются заведомо несправедливые и клоняющиеся к моему вреду утверждения.
Так что постановление Синода вообще очень нехорошо; то, что в конце постановления сказано, что лица, подписавшие его, молятся, чтобы я стал таким же, как они, не делает его лучше.
Это так вообще, в частностях же постановление это несправедливо в следующем. В постановлении сказано: Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на господа и на Христа его и на святое его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери церкви православной.
То, что я отрекся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрекся я от нее не потому, что я восстал на господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему.
Прежде чем отречься от церкви и единения с народом, которое мне было невыразимо дорого, я, по некоторым признакам усомнившись в правоте церкви, посвятил несколько лет на то, чтобы исследовать теоретически и практически учение церкви: теоретически — я перечитал все, что мог, об учении церкви, изучил и критически разобрал догматическое богословие; практически же — строго следовал, в продолжение более года, всем предписаниям церкви, соблюдая все посты и посещая все церковные службы. И я убедился, что учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения.
Стоит только прочитать требник и проследить за теми обрядами, которые не переставая совершаются православным духовенством и считаются христианским богослужением, чтобы увидать, что все эти обряды не что иное как различные приемы колдовства, приспособленные ко всем возможным случаям жизни. Для того, чтобы ребенок, если умрет, пошел в рай, нужно успеть помазать его маслом и выкупать с произнесением известных слов; для того, чтобы родильница перестала быть нечистою, нужно произнести известные заклинания; чтобы был успех в деле или спокойное житье в новом доме, для того, чтобы хорошо родился хлеб, прекратилась засуха, Для того, чтобы путешествие было благополучно, для того, чтобы излечиться от болезни, для того, чтобы облегчилось положение умершего на том свете, для всего этого и тысячи других обстоятельств есть известные заклинания, которые в известном месте и за известные приношения произносит священник.
И я действительно отрекся от церкви, перестал исполнять ее обряды написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей, и мертвое мое тело убрали бы поскорей, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым.
То же, что сказано, что я посвятил свою литературную деятельность и данный мне от бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и церкви и т. д. и что я в своих сочинениях и письмах, во множестве рассеиваемых мною так же, как и учениками моими, по всему свету, в особенности же в пределах дорогого отечества нашего, проповедую с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов православной церкви и самой сущности веры христианской, — то это несправедливо.
Я никогда не заботился о распространении своего учения. Правда, я сам для себя выразил в сочинениях свое понимание учения Христа и не скрывал эти сочинения от людей, желавших с ними познакомиться, но никогда сам не печатал их; говорил же людям о том, как я понимаю учение Христа только тогда, когда меня об этом спрашивали. Таким людям я говорил то, что думаю, и давал, если они у меня были, мои книги.
Потом сказано, что я отвергаю бога, во святой троице славимаго создателя и промыслителя вселенной, отрицаю господа Иисуса Христа, богочеловека, искупителя и спасителя мира, пострадавшего нас ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицаю бессеменное зачатие по человечеству Христа господа и девство до рождества и по рождестве пречистой богородицы.
То, что я отвергаю непонятную троицу и не имеющую никакого смысла в наше время басню о падении первого человека, кощунственную историю о боге, родившемся от девы, искупляющем род человеческий, совершенно справедливо. Бога же — духа, бога — любовь, единого бога — начало всего, не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли бога, выраженной в христианском учении.
Еще сказано: <не признает загробной жизни и мздовоздаяния>. Если разуметь жизнь загробную в смысле пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволами, и рая — постоянного блаженства, то совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни; но жизнь вечную и возмездие здесь и везде, теперь и всегда, признаю до такой степени, что, стоя по своим годам на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать плотской смерти, то есть рождения к новой жизни, и верю, что всякий добрый поступок увеличивает истинное благо моей вечной жизни, а всякий злой поступок уменьшает его.
Сказано также, что я отвергаю все таинства, то это совершенно справедливо. Все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о боге и христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний евангелия.
В крещении младенцев вижу явное извращение всего того смысла, который могло иметь крещение для взрослых, сознательно принимающих христианство; в совершении таинства брака над людьми, заведомо соединявшимися прежде, и в допущении разводов и в освящении браков разведенных вижу прямое нарушение и смысла, и буквы евангельского учения. В периодическом прощении грехов на исповеди вижу вредный обман, только поощряющий безнравственность и уничтожающий опасение перед согрешением.
В елеосвящении так же, как и в миропомазании, вижу приемы грубого колдовства, как и в почитании икон и мощей, как и во всех тех обрядах, молитвах, заклинаниях, которыми наполнен требник. В причащении вижу обоготворение плоти и извращение христианского учения. В священстве, кроме явного приготовления к обману, вижу прямое нарушение слов Христа, — прямо запрещающего кого бы то ни было называть учителями, отцами, наставниками
(Мф. ХХIII, 8 — 10).
Сказано, наконец, как последняя и высшая степень моей виновности, что я, ругаясь над самыми священными предметами веры, не содрогнулся подвергнуть глумлению священнейшее из таинств — евхаристию. То, что я не содрогнулся описать просто и объективно то, что священник делает для приготовления этого, так называемого, таинства, то это совершенно справедливо; но то что это, так называемое, таинство есть нечто священное и что описать его просто, как оно делается, есть кощунство, — это совершенно несправедливо. Кощунство не в том, чтобы назвать перегородку — перегородкой, а не иконостасом, и чашку — чашкой, а не потиром * и т. п., а ужаснейшее, не перестающее, возмутительное кощунство — в том, что люди, пользуясь всеми возможным средствами обмана и гипнотизации, — уверяют детей и простодушный народ, что если нарезать известным способом и при произнесении известных слов кусочки хлеба и положить их в вино, то в кусочки эти входит бог; и что тот, во имя кого живого вынется кусочек, тот будет здоров; во имя же кого умершего вынется такой кусочек то тому на том свете будет лучше; и что тот, кто съел этот кусочек, в того войдет сам бог.
Ведь это ужасно!
Как бы кто ни понимал личность Христа, то учение его, которое уничтожает зло мира и так просто, легко, несомненно дает благо людям, если только они не будут извращать его, это учение все скрыто, все переделано в грубое колдовство купанья, мазания маслом, телодвижений, заклинаний, проглатывания кусочков и т. п., так что от учения ничего не остается. И если когда какой человек попытается напомнить людям то, что не в этих волхвованиях, не в молебнах, обеднях, свечах, иконах — учение Христа, а в том, чтобы люди любили друг друга, не платили злом за зло, не судили, не убивали друг друга, то поднимется стон негодования тех, которым выгодны эти обманы, и люди эти во всеуслышание, с непостижимой дерзостью говорят в церквах, печатают в книгах, газетах, катехизисах, что Христос, никогда не запрещал клятву (присягу), никогда не запрещал убийство (казни, войны), что учение о непротивлении злу с сатанинской хитростью выдумано врагами Христа.
Ужасно, главное, то, что люди, которым это выгодно, обманывают нетолько взрослых, но, имея на то власть, и детей, тех самых, про которых Христос говорил, что горе тому, кто их обманет. Ужасно то, что люди эти для своих маленьких выгод делают такое ужасное зло, скрывая от людей истину, открытую Христом и дающую им благо, которое не уравновешивается и в тысячной доле получаемой ими от того выгодой. Они поступают, как тот разбойник, который убивает целую семью, 5 — 6 человек, чтобы унести старую поддевку и 40 коп. денег. Ему охотно отдали бы всю одежду и все деньги, только бы он не убивал их. Но он не может поступить иначе. То же и с религиозными обманщиками. Можно бы согласиться в 10 раз лучше, в величайшей роскоши содержать их, только бы они не губили людей своим обманом. Но они не могут поступать иначе. Вот это-то и ужасно. И потому обличать их обманы не только можно, но должно. Если есть что священное, то никак уже не то, что они называют таинством, а именно эта обязанность обличать их религиозный обман, когда видишь его. Если чувашин мажет своего идола сметаной или сечет его, я могу равнодушно пройти мимо, потому что то, что он делает, он делает во имя чуждого мне своего суеверия и не касается того, что для меня священно; но когда люди как бы много их ни было, как бы старо ни было их суеверие и как бы могущественными они ни были, во имя того бога, которым я живу, и того учения Христа, которое дало жизнь мне и может дать ее всем людям,
проповедуют грубое колдовство, не могу этого видеть спокойно. И если я называю по имени то, что они делают, то я делаю только, то что должен, чего не могу не делать, если я верую в бога и христианское учение. Если же они вместо того, чтобы ужаснуться на свое кощунство, называют кощунством обличение их обмана, то это только доказывает силу их обмана и должно только увеличивать усилия людей, верующих в бога и в учение Христа, для того, чтобы уничтожить этот обман, скрывающий от людей истинного бога. Про Христа, выгнавшего из храма быков, овец и продавцов, должны были говорить, что он кощунствует. Если бы он пришел теперь и увидал то, что делается его именем в церкви, то еще с большим и более законным гневом наверно повыкидал бы все эти ужасные антиминсы, и копья, и кресты, и чаши, и свечи, и иконы, и все то, посредством чего они, колдуя, скрывают от людей бога и его учение.
Так вот что справедливо и что несправедливо в постановлении обо мне Синода. Я действительно не верю в то, во что они говорят, что верят. Но я верю во многое, во что они хотят уверить людей, что я не верю.
Верю я в следующее: верю в бога, которого понимаю как дух, как любовь, как начало всего. Верю в то, что он во мне и я в нем. Верю в то, что воля бога яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа, которого понимать богом и которому молиться считаю величайшим кощунством. Верю в то, что истинное благо человека — в исполнении воли бога, воля же его в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними, как и сказано в евангелии, что в этом весь закон и пророки. Верю в то, что смысл жизни каждого отдельного человека поэтому только в увеличении в себе любви, что это увеличение любви ведет отдельного человека в жизни этой ко все большему и большему благу, дает после смерти тем большее благо, чем больше будет в человеке любви, и вместе с тем и более всего другого содействует установлению в мире царства божия, то есть такого строя жизни, при котором царствующие теперь раздор, обман и насилие будут заменены свободным согласием, правдой и братской любовью людей между собою. Верю, что для преуспеяния в любви есть только одно средство: молитва, — не молитва общественная в храмах, прямо запрещенная Христом (Мф. VI, 5 — 13), а молитва, о6разец которой дан нам Христом, — уединенная, состоящая в восстановлении и укреплении в своем сознании смысла своей жизни и своей зависимости только от воли бога.
Оскорбляют, огорчают или соблазняют кого либо, мешают чему-нибудь и кому-нибудь или не нравятся эти мои верования, — я так же мало могу их изменить, как свое тело. Мне надо самому одному жить, самому одному и умереть (и очень скоро), и потому я не могу никак иначе верить, как так, как я верю, готовясь идти к том богу, от которого исшел. Я не говорю, чтобы моя вера была одна несомненно на все времена истинна, но я не вижу другой — более простой, ясной и отвечающей всем требованиям моего ума и сердца; если я узнаю такую, я сейчас же приму ее, потому что богу ничего, кроме истины, не нужно. Вернуться же к тому, от чего я с такими страданиями только что вышел, я уже никак не могу, как не может летающая птица войти в скорлупу того яйца, из которого она вышла.
Тот, кто начнет с того, что полюбит христианство более истины, очень скоро полюбит свою церковь или секту более, чем христианство, и кончит тем, что будет любить себя (свое спокойствие) больше всего на свете, сказал Кольридж **.
Я шел обратным путем. Я начал с того, что полюбил свою православную веру более своего спокойствия, потом полюбил христианство более своей церкви, теперь же люблю истину более всего на свете. И до сих пор истина совпадает для меня с христианством, как я его понимаю. И я исповедую это христианство; и в той мере, в какой исповедую его, спокойно и радостно живу и спокойно и радостно приближаюсь к смерти.
4 апреля 1901 года. Лев Толстой.
Москва
Источник: bit.ly/2tsJUEq
© kamenny-con