Распсихи
  Года через полтора после моего переселения из Москвы, истёк срок действия медицинской справки на управление автомобилем. Местные водители советовали обратиться в районную поликлинику и как-то так лукаво улыбались. Тут как раз явился мой хороший знакомый Аркадий, и всё прояснил в подробностях. Вышло: пройти комиссию в Лебедяни можно, однако камнем преткновения служит психиатр Распсихин. Местное предание рассказывает, якобы доктор в детстве носил совсем другую фамилию. Будучи ещё студентом, узнал он от Салтыкова-Щедрина, что Лебедянь исключительно богата дураками, сразу же оценил широкую перспективу, и на полном собрании сочинений писателя поклялся вывести всех на чистую воду. После окончания медицинского института специально распределился в край наш «Чудилинский» и, для устрашения придурков, присвоил себе говорящую фамилию. И что же вы думаете? Ему это удалось за пятьдесят лет яростной службы. Уже через несколько лет деятельный психоаналитик выработал систему тестов, придумал полный набор приёмов и методик дотошного обследования, отшлифовал все их этапы, а в результате – без оглядки, по белу свету разбежались не только дурачки.
  Набожность или безбожие служат для Распсихина первым и главным критерием оценки здоровья. При входе в кабинет, клиент предстаёт перед иконостасом, занимающим всю стену, подобно алтарному в церкви, и теряется: куда я попал? А из тёмного угла наблюдает он. Если посетитель рефлекторно не крестится на иконы, то следует прямой вопрос: «В Бога веруете?». В случае отрицательного ответа выдаётся заключение: «Вы – ненормальный, справку никогда не подпишу!». А если крестится? Тогда требует прочесть молитву, чтобы не было обмана или фальши. Потом, как бы случайно, роняет на пол ручку, становится на колени и наблюдает… Какое поведение считается правильным: шарить вместе с ним под столом или сидеть спокойно – до сей поры никто не смог разгадать. На следующем испытании тщательно зашторивает окно, выключает свет и минут двадцать выдерживает человека. Как следует вести себя в полной темноте, известно только ему одному. 
  Марину неожиданно спросил:
  – Замужем?
  – Да.
  – Венчаная? 
  – Нет.
  – В грехе живёте, это плохо…
  – Поверьте мне! Давно мечтала, а на следующей неделе как раз собиралась повенчаться.
  Несколько позже Марина каялась: «Нехорошо, обманула человека. Мой Игорь – упрямый атеист, никак не соглашается…».
  Ирина, увидев на двери кабинета записку: «Женщинам в брюках – не входить!» – судьбу испытывать не стала, развернулась…, а зря. Теперь уже лет восемь ломает голову, что сие означало? Толи приглашение к интиму, толи просто к обнажению нужных в обследовании деталей?
  Огромный задиристый Владимир Андреевич ввалился в кабинет без приглашения. Доктор взвился на дыбы:
  – Выйдите! Снимите шапку и войдите, как положено!
  – Ты у меня сейчас сам …, – гигант сделал угрожающий шаг к столу, – … сам выйдешь!
  Распсихин схватил телефонную трубку, чтобы вызвать охрану – тут же бросил и выскочил в коридор.
  Это все были люди нормальные, пришедшие, чтобы подтвердить свой здоровый статус. А водится другая категория, которая, наоборот, ищет признания инвалидности, чтобы получать пенсию. 
  Соседи водили на освидетельствование Маняку. Она была трудолюбивой девушкой, но слабоумной, недоразвитой, работала и жила только под опекой. Опытный врач обратил внимание на её огрубевшие натруженные руки. Однако заранее проинструктированная Маня ему доложила: «Я не умею работать. Это я играю с ребятишками…, в куличики. Мы целый день куличики лепим…, из песка». Такие доводы показались убедительными.
  Окрылённая их успехом, Марья Петровна решила показать доктору свою слабоумную дочь. Трюк с куличиками уже не проходил. Она заставила девку раздеться до нага перед дверью кабинета, и пустила по коридору. На крики посетителей выбежал Распсихин:
   – Это чья, такая женщина?!
   – Это моя дочь Стешка – глупая! – с гордым видом заявила мамаша.
  Аркадий тоже успешно прошёл через заковыристые испытания, и всё рассказывал в подробностях.
  Пришёл в назначенное время, перед дверью кабинета – пусто. Постучался, приоткрыл и попросился:
   – Можно ли войти на комиссию?
  Около минуты психиатр смотрел на него прямым пронизывающим взглядом, потом выставил руку ладонью вперёд, как препятствие:
  – Нет! Подождите!
  В кабинете никого не заметил, в растерянности присел на стульчик в коридоре. Когда прошло двадцать минут без какого-либо движения, совершил вторую попытку. Всё повторилось в точности. Пролетело ещё минут двадцать, и даже недоумение улеглось. Решив, что попал в неудачный час, тяжело вздохнул, поднялся, сделал первый шаг, чтобы уйти восвояси. Вдруг распахнулась дверь:
  – Есть кто на медкомиссию?
  – Я!
  – Заходите.
  Перекрестился, прочёл молитву, после чего получил приглашение присесть. Распсихин одобрительно отозвался о его набожности, внимательно просмотрел все документы, по ходу представления сам поднял авторучку, включил свет после затемнения и заявил:
  – Всё у вас хорошо, приходите в следующий раз.
  – А почему не можете… подписать сегодня?
  – Я же вас не знаю, как же я могу за вас поручиться?! Придёте ко мне раза три-четыре, тогда посмотрим…
  В итоге, справку он получил после третьего захода.
  Некоторые пробовали жаловаться, да всё без толку. Ворон ворону – глаза не выклюет.
  Что тут было делать мне? Не вынес бы я такого издевательства, да и врать не в моих правилах. Один из водителей посоветовал пройти такую комиссию в Липецке, без проблем в течение одного часа. Здесь в её состав входили ветераны медицинской службы, и психиатр оказался солидным обаятельным стариком, внушающим полное почтение. После просмотра документов и старой московской справки, стал он как-то пристально, изучающе в меня всматриваться. Это не удивило. Подумалось, хороший доктор неформально выполняет свою работу. Когда пунктуальное придирчивое обследование, включающее постукивание резиновым молоточком по коленкам и оскаливание зубов, подходило к концу, он посмотрел в глаза и прямо спросил:
  – Вы в «Плеханово» лежали?
  Я засмеялся в ответ:
  – Да вы, что!? Когда я успел? Я вообще-то в Москве почти всю жизнь прожил, а вернулся на малую родину полтора года назад по уходе на пенсию.
  Доктор пришёл в замешательство, долго сидел молча и что-то пытался вспомнить. Потом подписал справку, я вышел в коридор. Пока ждал вызова в другие кабинеты, он несколько раз прошёлся мимо, и по ходу продолжал разглядывать в упор, с неугасающим интересом.
  Вернулся домой, стал всё спокойно вспоминать, анализировать, что же могло вызвать такое подозрение? Причина была явно не во мне. Вдруг понял всё и сразу! Живёт на свете другой Коля Скуратов, и в наших формальных анкетах больше совпадений, чем отличий. Он лежал в плехановской психушке неоднократно, и был его пациентом. Судите сами. Тот Коля – Иванович, и старше меня всего на два года, оба жили и работали в Москве, и в гости ездили в родную деревню. Мог ли знать такие подробности и помнить лица врач, имевший по жизни тысячи клиентов? Совпадали не только имена, родились мы на улице Скуратово, на которой почти все носили такую фамилию. Скуратовых Колей разных возрастов помню человек шесть. К несчастью, у Николая Иваныча ещё с юности возникли проблемы с психическим здоровьем. Приезжал он на лето к своим родителям, через пару месяцев наступало буйное обострение, его отправляли в Плеханово. Подлечивали, уезжал в Москву, и потом из года в год всё повторялось до момента смерти его стариков, лет за десять до моего возвращения в деревню.
Скуратово - улица на деревне Калиновке

  Михаил Евграфыч творил в девятнадцатом веке, и никогда не ошибался. Думаете, за столетие ситуация изменилась? В середине двадцатого века в Скуратово было двадцать восемь домов, и в каждом третьем из них водились дурачки разной степени помешательства или слабоумия. Если считать полюдно, то отклонения имел каждый пятнадцатый, из числа живущих в домах родителей или пребывающих в казённых.
  Статистику других поселений не изучал, однако и в них обитали яркие персонажи, которые славились на родине Тихона Чурилина:
 – Параша Лебедянская, с лица которой никогда не сходила блаженная улыбка.
 – Баба Малинская – мужик, красномордый и толстый, буйный в периоды обострения, метавший огромные каменья в ребятишек, его дразнивших.
 – Тимоша Ведерщик, с ржавым ведром на голове, катавший старые тележные колёса по просёлочным дорогам с песней:
  «Колосится в поле рожь.
  Чем я, парень, нехорош?».
 – Митя Чалых, заикастый, слёту решавший самые сложные алгебраические задачки, к удивлению детворы. Однако! Без запинки раз за разом повторявший любимую частушку:
  «Рассыпался горох
  По белой тарелке.
  Пойду на огород
  К моей милой целке». 
  Эти персонажи вымерли, умирают и сами деревни. Остались воспоминания.
  Среди современников тоже встречаются оригиналы с кипучей деятельностью, представленною на полном серьёзе. Некий Нулярчик рыл тоннель Лебедянского метро своими руками сорок лет. До Лондона не дотянул, куда ему до шпионского персонажа, известного со времён Лаврентия Палыча, однако в Книгу рекордов попал. Не давали ему покоя лавры большой столицы. Пустое дело живёт очень долго.
  Проходил недавно в Липецке медкомиссию в очередной раз, жаль, этого психиатра больше не встретил. Надо бы с ним объясниться, а то так и остался Максим Александрович на необъятном поле психиатрии, в своих сомнениях.
  А что же теперь «распсихи»? Один закончил ретивую службу в Лебедяни с Почётной грамотой Минздрава, с сознанием выполненного обета, и на волне эйфории ушёл на покой, а следы моего буйного тёзки затерялись в Москве.
  Николай СКУРАТОВ. Последняя правка в январе 2020 года.

© kamenny-con